Вирус тьмы, или Посланник [= Тень Люциферова крыла] - Василий Головачев

Никита было подумал, уж не наложено ли и на нее заклятие, как на Тааль, бывшую жену Вуккуба, за ее участие в Битве на стороне сил Люцифера, но спросить об этом у самой Ягойой не решился.

Перед едой Жива налил гостям в деревянные кубки белого кваса, сваренного на меду, и оба, отведав напитка после сигнала эрцхаора «все в порядке», едва не окосели. Хотя алкоголя в напитке не чувствовалось, голова от него закружилась, как от бокала шампанского.

— Ощущение такое, будто голова — прямое продолжение желудка! — тихонько пожаловался Никита Такэде.

— Алкоголик ты, Сухов, — заявил Толя. — Те тоже от запаха балдеют. Однако, признаться, и я поплыл. Может быть, она специально в квас чего-то подмешала?

— Индикатор дал бы знать.

— Тогда давай быстренько заедать.

На первое оказалась ботвинья, единственным недостатком которой было отсутствие соли. На второе ели пироги с вязигой — жилами из хребта если и не осетра, то какой-то другой подобной ему рыбы, разваренными в студенистую прозрачную массу и придающими пирогам сочность и изумительный вкус, а также блины с вареньем. Варенье было подано разных сортов: из морошки, ежевики, черники, земляники и брусники, и, глядя, как гости уплетают блины, Ягойой заметно подобрела.

Сидела она в своем «княжеском» кресле-стольце прямо и неподвижно, разглядывая едоков по очереди, и не произнесла ни слова, пока те не насытились. Лишь когда они запили обед калиновым морсом, Ягойой наконец перестала сверлить их взглядом.

Небрежно махнув посохом-клюкой, она длинной чередой отправила всю посуду со стола прямо в печь, очистив таким образом стол, а Живу той же клюкой пихнула в угол, где он забился в лежавшие грудой овчины.

— А теперь, гости незваные, рассказывайте свою байку, что вас сюда занесло.

И столько было силы в ее голосе, что Никита, сам того не ожидая, выложил почти всю свою историю, не отвечая на пинки встревоженного такой откровенностью Такэды.

Ягойой реагировала на рассказ сдержанно, только однажды прервав собеседника, да и то для того лишь, чтобы сбить со стола громадного — с палец — таракана. Затем кликнула слуту:

— Сходи-ка в медушу.

Жива исчез и вскоре принес из сеней сулею — сосуд с горлышком, в котором оказался вареный мед. Выпив литровую кружку напитка и не предложив гостям, старуха прогундосила:

— До чего же бесхитростный вы народ, витязи. Подставил меня братец, нечего сказать. А я хотела, чтобы вами Горынище полакомился.

Друзья переглянулись. Старуха усмехнулась.

— Не пужайтесь, я токмо с виду страшная. Гайда за мной в бретьяницу, братие.

Бретьяница оказалась кладовой позади печи, причем таких же размеров, что и горница. Такэда, увидев ее, покачал головой, подумав, как и Никита, о неравенстве измерений внешнего и внутреннего объемов избы. Забита была кладовая всякой всячиной: от мехов, одежды и мягкой рухляди до деревянных бадей, бочек, скамеек и отрезков серых труб, в которых с трудом угадывались ступы в рост человека.

— Выбирайте и надевайте. — Старуха вытащила из кучи серый плащ с муаровым зеленоватым рисунком, похожий на змеиную шкуру, второй плащ — с застежкой на плече и нечто вроде стеганого ватного тулупа без воротника. — Вот корзно, коц и ферязь, можете забирать все.

— Нам не надо, спасибо, — покачал головой Никита.

— Даю — бери! — осердилась Ягойой. — Не простая одежа-то, в ней по болотам ходить можно, а земля здесь — сплошные болотины да ямы.

Из груды всяческой домашней утвари она вытащила короткое, блестящее, как тусклое серебро, копье, протянула Такэде:

— Держи оскеп, меченоша, с ним на любого волкодлака идти можно.

Старуха повернулась к груде ступ, ударила по ним клюкой. Длинная змеистая фиолетово-розовая молния оплела серые стволы, запахло озоном. Ступы рассыпались, одна из них покрылась светящимися пятнами, словно изморозью, зашевелилась, встала на дворец, но тут внутри нее проскочила малиновая искра, и ступа, задымив, упала назад.

— Замыкание, — прокомментировал Такэда с тихим ехидством.

— Замерзли, — проворчала Ягойой. — Давно я их не кормила. Ладно, я вам свою уступлю, доберетесь — отпустите, сама дорогу найдет.

— Да не надо, мы и так доберемся, — попытался запротестовать Никита, не слишком обрадованный перспективой полета в ступе, но его не послушали.

На воле царил вечер.

Выйдя из избы, старуха без слов позвала кого-то — Сухов почуял пси-импульс, и с шипением и треском из трубы над крышей избы вылетела ступа, спикировала к ногам хозяйки. Диаметр ее был не менее метра, а высота по грудь высокому Никите.

— Влезайте.

— Но я же не… — Сухов беспомощно оглянулся на Толю.

— Чего зря ноги бить, — рассудил тот, — если можно использовать бесплатный транспорт. А управлять ею, наверное, просто: сказал, куда тебе надо, и отдыхай. Не так ли, бабушка?

— Так, разумник, — отрезала Ягойой.

Сухов, сраженный доводом, повиновался. За ним в ступу влез и посмеивающийся Такэда.

— Скоро ночь, — сказала старуха, — и держать будете на Прикол-звезду. Вот вам снедь на дорогу. — Она подала принесенный Живой узелок. — За Огнь-рекой будет городок Переяславец, там не останавливайтесь, гоните лытарь дальше, по-над болотом, вправоручь, да на оберегу поглядывайте. — Ягойой кинула вспыхнувший взгляд на перстень эрцхаора. — Домчитесь до Древлянска — по детинцу узнаете, маковки светятся, — оставите лытарь в дубраве, а дальше уж сами. Ищите Яросвета, только он вам и поможет с мечом. Правда, есть тут одно место, где оружия много, выбрать можно любое.

— Что за место?

— Дикое поле. На Чертовом Кладбище были небось? Вот за ним и простирается Дикое поле, почитай до Огнь-реки. Но я бы не советовала вам завертеть туда. Стерегут то поле в шесть глаз.

— Посмотрим, — сказал Никита. Замялся, не решаясь высказать какую-то мысль. Потом все же осмелился:

— А ведь вы хаббардианка, Ягойой.

Глаза старухи мрачно вспыхнули, челюсть ушла назад, отчего она стала похожа на жуткую птицу, но тут же лицо успокоилось, приобрело суровое и строгое выражение.

— А ты, вопреки наговорам братца, настоящий Посланник, витязь. Не побоялся рассказать мне всю правду. Если бы не доверился — гореть бы тебе в ложнице… али в Огнь-реке! Ну, отправляйтесь.

— Простите, — заторопился Такэда, — а кто братец-то ваш? Не Праселк, случайно?

— Какой еще Праселк? Мних али орд?[56] Я многих Праселков знаю, а брат мой — Хуббат. Встречали такого?

— Встречали, — глухо ответил Сухов.

— Берегитесь его, он не токмо тысяцкий из свиты таксиархов, но и хлад.